Палата №7 - Даниил Фридан

Помню, в детстве, когда только пошли видеофильмы из-за границы, всегда в них были плохие парни в бильярдной. Жизнь интересно жонглирует людьми и событиями. В кибуце Д… плохими парнями с киями были я и Мишка.

Подошёл кибуцный молодняк. Я наигрался и освободил бильярдный стол, сел на диван и начал откупоривать умыкнутую с кухни бутылочку фруктовой водки. Мишка толкнул меня и кивнул на пул: «Смотри какая!»

За бильярдом творила чудеса с кием маленькая смуглая девчонка лет девятнадцати. Мой любимый типаж: невысокая, пропорциональная, брюнетка, глаза карие, грудь небольшая высокая, смешная. Мишка мои вкусы уже знает, его-то всё больше на блондинистых коров немецких кровей тянет. «Сыграем?»

Звали её Кейли. Она доучивается в школе последний год и готовится пойти в армию. Ей 18 лет, её рост 156 см, её вес 43 кг, её талия 58 см и первый размер груди. У неё есть бой-френд – марокканец Ариэль, довольно известный в кибуце засранец. Они сейчас в ссоре, даже не разговаривают. «Ничего-ничего, помиритесь», – утешаю я Кейли, приобняв за плечи. На столике наполовину пустая (да, я пессимист) стоит вторая бутылка фруктовой водки.

Живу я один и в вагончике. Условия барские: душ, туалет, газовая плита, огромная кровать, кондиционер. Есть минус: на солнце вагончик здорово нагревается.

Глаза открыл: на электронных часах зелёным высвечивалось пять часов утра. Прислушиваюсь к дыханию Кейли. Осознаю, что я влюбился. Никогда ещё за двадцатипятилетнюю жизнь мне так хорошо не было! Она лежит на боку лицом ко мне. Талия её кажется совсем узкой, а дуга бедра очень высокая, словно дельфин из моря выпрыгнул. Стараюсь дышать как можно реже и тише и смотрю, смотрю…

Когда я открыл глаза, постель была пуста. Будильник притаился и готов через две минуты взорваться матом подъёма. Семь часов пятьдесят восемь минут. Вырубаю его на опережение! Пора на работу в столовую, воскресенье – новая рабочая неделя началась.

Вечером в пабе Мишка рассказал, что Кейли привезла в Израиль мать пять лет назад из Коста-Рики. «У неё ещё сестра есть, полная оторва!»

Через день в паб пришла Кейли с сестрой. Сестру звали Анджи, и ей было шестнадцать лет. Они похожи, только младшая повыше и темнее, волосы чёрные аж с отливом фиолетового и прямые. У Кейли волосы вились и от солнца были шоколадные. Черты лица Анджи были грубее, резче. Суставы рук и ног раздёрганы и истеричны. Походка резкая, смех грубый, подростковый. Анджи, реально, была полным беспределом. У неё сменилось штук шесть любовников, она пила, курила гашиш, гоняла на мотоцикле последнего бой-френда. В пабе она просто поселилась!

В среду вечером Анджи полупьяная резвилась там с Микки, пацаном лет восемнадцати, единственным достоинством которого был спортивный мотоцикл. Было уже поздно, и сидели там только трое: я, он и она.

Паб как обычно был на самообслуживании, как и большинство всех вещей в кибуце. Анджи, нацеловавшись с мальчиком, пошла на кухню жарить чипсы. Наверное, пробило на хавчик с косячка. Я тоже вышел на кухню, сел на стол и стал смотреть, как её чумазые ручки быстро и умело чистят картошку. Микки сидел в зале паба и смотрел футбол по телевизору. Анджи хитро посмотрела на меня и сказала по-русски: «Сосёшь?»

– Чего? – я чуть со стола не упал. Ты хоть знаешь, что это такое – «сосёшь»?

– Ага, – её лукавая обезьянья мордочка скорчила озорную гримасу. – Так «сосешь»?

Ну как с ней разговаривать? Бесёнок он и есть бесёнок.

– А ты «сосёшь»? – киваю на открытую дверь в зал, откуда доносится рёв футбольных болельщиков, и откуда виднеются ноги Микки.

– Не-а, он «сосёт»! – кивает она туда же и хитро улыбается.

Так всё, мне пора бежать отсюда! Я, реально, уже боюсь её! Задержался у телефона, что рядом. Его сюда присобачили, чтобы несчастные волонтёры могли звонить в свои Австралии, Южные Африки и США и рассказывать родителям о суровой и героической жизни кибуца. Позвонил на свою историческую родину, то бишь в Тверь, Денису. «Ты как там, держишься?»

Из паба вышла Анджи, видать, чипсы уже шипят на огне, и направилась прямо ко мне. Подошла, мордочку хитрую сделала, слушает русскую речь и кривляется. Отступать мне некуда, спина в стену упирается, на которой этот чёртовый телефон припаян. Прижалась ко мне и лизнула два раза своим быстрым тонким язычком, как мёдом помазала! «Да, брат, держусь!»

Опять шаббатный ужин. Ксенайда смотрит на меня, а глаза смеются. Демонстративно, когда другие не видят, подтягивает джинсы повыше и многозначительно закатывает очи. Как маленькая! Что-то в ней есть, что меня притягивает. «Я тебя буду звать „Зина“, можно?» Смеётся.

«Пойдём ко мне?»

Она зашла к себе в дом первая, попросила подождать в сторонке. Стою под финиковой пальмой, смотрю как кошка геккончика готовит к героической смерти. Из дома вышла какая-то кибуцная тётка и заторопилась в темноту. «Заходи»

Дом большой, красивый. В колыбельке спал младенец. «Сын», – гордо сказала Зина. «Красивый», – я прижал её и поцеловал.

Утром меня разбудил звон посуды на первом этаже. Я оделся и спустился из спальни. Ксенайда колдовала над завтраком. В стульчике на колёсиках сидел её годовалый сын с испачканным молоком лицом и иронично взирал на меня своими чёрными бездонными глазёнками. Зина сверкнула на меня искорками зрачков, улыбнулась. «Сейчас дочки спустятся, позавтракаем»

Показались дочки, заспанные, чуть припухшие лица… Кейли и Анджи. Думаю, завтрак мне надо начать со 100 грамм.

«Она с Коста—Рики привезла двух дочек. Муж её там пропал без вести. Ксена помаялась-помаялась, ну и приехала сюда к этому кибуцному жирному ублюдку. Родила ему сына. Ему год сейчас. А ей – 36», – играя с обоймой к «М-16», рассказывал мне Мишка. Мишке завтра в Газу ехать. Мы сидели в его хибаре субботним вечером и курили наргилу. Этот гад кавказский сто процентов туда подмешал что-то. Всё плывёт вокруг и шатается. Дверь отворяется и на пороге стоит Кейли.

Смотрит на меня задумчиво, внутрь не проходит. У меня в жизни никогда так как с ней не было. В Кейли всё словно под меня сделано: каждая впадинка, каждый изгиб. Родная она мне. «Иди сюда, девочка».

В воскресенье рано утром я возвращался с автобусной остановки: Мишку провожал. Он сказал мне, что толстый кибуцный муж Ксенайды прибывает с мелуима (ежегодный армейский призыв для поддержания боевой квалификации) через неделю. Шёл и думал, что может ещё успею застать Кейли в своей постели, ей сегодня только к третьему уроку. А ещё думал, что днём найду Ксенайду и поговорю с ней… Скажу ей… Что ей сказать?

Вот это всё и есть – моё «во-вторых»…

Я, кстати, придумал, что Ксене сказать. Подойду к ней и попрошу: «Зин, усынови ты меня, пожалуйста!»

Финики

Финики растут на финиковых пальмах. Гроздями. Можно даже сказать лозами. Или нельзя? Я сказал бы. Вы это знали? Я понятия не имел.

Конец ознакомительного фрагмента.